Сергей Садошенко  

Я ПОЛЮБИЛ ВАС МОЛОДЫМИ

   (Москва, журфак МГУ, 1969 - 1974 гг.)

К 40-летию поступления и 35-летию окончания журфака МГУ

Нет, я не езжу на встречи однокурсников. Собираются там люди уже преклонных лет, у каждого свои заботы, пристрастия, дети, внуки, деньги, машины, больные родители, квартиры, камни в почках, амбиции, дачи, долги, награды, должности, любовницы, лысины... Это уже другие люди, обросшие за годы ракушками и водорослями. А ведь тогда, 40 лет назад, у нас ничего этого не было. Только мечты и сумасшедшие планы. Я запомнил вас молодыми, дорогие мои, и других мне не надо.

... Я по гороскопу Лев. Это значит, должен выбрать цель, определить расстояние до нее, сгруппироваться, прыгнуть, съесть, облизнуться и улечься сытой кошкой, помахивая хвостом. К журфаку МГУ я прицеливался два года, постоянно и безрезультатно поступая на отделение журналистики Казанского университета. Нет, сдавал я хорошо, во второй раз даже набрал 19 баллов из 20 возможных. Но кто же знал, что у Казанского университета была четкая установка брать татар, а хохла, приехавшего из Полтавы, набери он хоть 25 баллов из 20 возможных, все равно никто принимать в университет, где учился великий Ленин, не собирался.

Тогда я еще не догадывался, что все это только подготовка для прыжка на московский журфак. В 1969 г. плюнул на Казань, приехал в Москву, сдал даже хуже, чем раньше, но был принят. Облизнулся и помахал хвостом.

При поступлении мы жили в высотке в одной комнате с Володей Левиным (фото). Потом поселились вместе в общежитии на Ломоносовском проспекте, а через два года все так же вместе переехали в высотку. На последнем курсе он был свидетелем на моей свадьбе, а через несколько лет умер по-глупому от осложнений после гриппа.

Кроме Левина в нашей комнате на Ломоносовском в разные годы жили:

Миша Слуцкий. Он сразу же наладил связи с газетой "Московский университет" и писал туда обо всем, что видел и слышал. Например, приходит мне посылка с украинскими яблочками, мы ее, естественно, хором разбираем и накрываем стол со всем, что надо под яблочки. В следующем номере "Московского университета" появляется фоторепортаж Слуцкого о том, как открывалась эта посылка. Писучий был до ужаса! Он так и не высидел все пять лет на очном, женился и уехал работать в Туркменистан ответственным секретарем в какую-то областную газету.

Миша Ложников. Он был, наверное, самым старшим в нашей компании. Пра-а-авильным человеком. Стоял на твердых марксистских позициях, чем мы его и доставали. Учил испанский язык, а потом уехал на Кубу стажироваться. После журфака остался работать в Подмосковье. Сейчас, кажется, член Союза писателей России.

Гена Вол (фото). Это хохмач из Харькова и в то же время очень вдумчивый журналист-телевизионщик. Сейчас он прославляет Лужкова в телекомпании мэра Москвы (попробовал бы не прославлять !). Вол на первых курсах был настоящим толстяком, правда, потом ограничил себя яичницей и сформировал талию. То ли на первом, то ли на втором курсе надо было сдавать лыжный кросс. Куда деваться: стали на лыжню и по кругу на Ленгорах. Как-то дошли до финиша и получили зачетное время. А Вол все еще идет с двумя-тремя сотоварищами соответствующей комплекции. Тут прибегает на финиш фотокорреспондент "Московского университета" и говорит, что ему поручили опубликовать снимки участников кросса. Из-за поворота не спеша - главное не результат, а участие ! - появляется Вол и др. Их выстраивают на лыжне один за другим в красивых позах, улыбающийся Вол на первом плане, и фотокор делает свое дело. В газете это фото появляется с подписью: "Первыми на финиш пришли...". Таких эпизодов в жизни Гены десятки. Впрочем, не удивлюсь, если половину из них он придумал - фантазия у человека работала.

Виктор Левченко (фото). Дамский угодник, кубанский стихотворец, любитель Есенина. Как-то мы с ним в ночь на 7 ноября решили поехать на родину Есенина в Константиново. Взяли сумку вина, сели на последнюю электричку и ночью приехали на границу Московской области. А дальше ? А дальше, нам подсказывают немногие пассажиры на захолустном вокзале с пригашенным светом, идите в ту сторону, там где-то трасса, голосуйте и вперед. Вышли мы в темноту, потерлись - помялись и решили дожидаться рассвета на вокзале. К утру кураж прошел, мы намяли бока на жестких лавках, промерзли и поехали обратно. 7 ноября, когда празднично нарядные москвичи ехали на демонстрацию, два небритых типа с красными от недосыпа глазами и пустой сумкой угрюмо тащились в общагу. А в Константинове мы все-таки побывали через несколько лет, когда работали в Рязанской области на социсследованиях.

Жили мы дружно. Часто устраивали совместные застолья. Какое-то время даже готовили по очереди на всех в комнате - особенно это удавалось Левину, который был в армии поваром. А как мы спорили ! Свет в общежитии по ночам отключали (кроме читального зала), чтобы мы не переусердствовали в постижении знаний, спать не хотелось, вот и спорили, лежа в кроватях. Спорили обо всем: о последних книгах и фильмах, о каких-нибудь древних греках, о политике. Почему, например, в Польше пять партий, а у нас единственная ? И как бы было здорово, если бы было несколько партий, чтобы люди могли выбирать ! Время от времени кто-нибудь замечал, что нас наверняка слышит майор Пронин, но это никого не останавливало.

Не знаю, слушал ли нас какой-нибудь майор или лейтенант, "стучал" ли кто-нибудь, но только нас никто не трогал. Наверное, понимали, что диссиденты из нас никакие, обсуждаем мы "социализм с человеческим лицом", а на большее не тянем. А ведь в то же время ребята с других курсов и факультетов активно боролись с системой - писали антисоветские вещи, передавали их за границу для публикации, кого-то исключали, кого-то арестовывали. Мы, желторотые, узнавали о них через несколько лет и продолжали свято верить в то, что социализм - хорошая штука, только надо его освободить от казнокрадов, партийных дураков, прочих проходимцев. В это и сейчас кое-кто верит.

Наша группа на газетном отделении шла под первым номером. Кажется, нумерация зависела от того, какую оценку получили по иностранному языку при поступлении. Мы все получили пятерки по своему английскому. А потом с нами, "отличниками", продолжала три курса мучиться Инна Соломоновна Стам, обучая нас настоящему английскому. Москвичам было полегче, многие пришли на журфак из специализированных школ, а нам, из провинции, приходилось очень трудно. Ну, как убрать из моего английского мягкую украинскую "г", которой в принципе быть не может в английском ! Вот Инна Соломоновна и убирала... Мало того, что она (не буква "г", а Инна Соломоновна) мне по ночам снилась в Москве, так и потом еще с десяток лет в Средней Азии, Сибири или на Дону я иногда просыпался в холодном поту. На журфаке успокаивал себя тем, что "не везет в английском - повезет в любви". А женщина Инна Соломоновна была эффектная, эпатажная, молодая. Как-то пригласила всю группу к себе домой, на чай. Мы бродили по ее большой квартире странной планировки, слушали привезенные из общаги магнитофонные записи английской группы "Кровь, пот и слезы", Инна Соломоновна рассказывала о муже - то ли писателе, то ли поэте, у которого, как у каждого настоящего писателя-поэта, должно быть по 2,5 жены. Она была второй. Об оставщейся 0,5 мы благоразумно не спрашивали. Сейчас время от времени читаю ее переводы в "Иностранке" - обратите внимание.

Куратором группы был Евгений Александрович Блажнов. Потом он возглавил парторганизацию факультета, а позже уехал то ли в Израиль, то ли в США. Он к нам, студентам, все время присматривался. Как будто хотел рассмотреть, что есть в каждом. И есть ли вообще хоть что-то. Повез в райцентр Подмосковья на недельную практику в районную газету. Каждый выбрал себе тему по душе. Я, конечно же, промышленность, потому что два года работы на заводе до поступления на журфак помогли мне чуточку разобраться в индустрии. Из всей промышленности в этом районе был только спиртзавод. Пошел писать о его работе. Высказывания главного инженера запомнил на всю жизнь: "Если бы я работал на шоколадной фабрике, от меня бы пахло шоколадом; если бы я работал на табачной фабрике, то табаком, а так как я работаю на спиртзаводе, то от меня и пахнет спиртом".

Блажнов же, который работал на кафедре тыр-пыра (так мы сократили теорию и практику партийно-советской печати), но от которого тем не менее пахло хорошим парфюмом, привел нас в отдел информации "Социалистической индустрии", чтобы занимались практической журналистикой без отрыва от учебы. Все получили задания, но второй раз в газету пришел только я. Так и задержался. На долгие годы. Работал до последнего дня существования этой газеты и даже немного после того, как ее, объединив со "Строительной газетой", назвали "Рабочей трибуной". Кстати, туда, отработав собкором "КП" в Монголии, пришел ответсеком Олег Кулиш - наш сокурсник. Может, о работе в этой газете я еще когда-то и напишу...

В нашей группе были в основном вчерашние школьницы, много москвичек, а парней лишь четверо - двое через какое-то время ушли, и остались мы вдвоем с Николаем Андреевым. Был он огненно-рыжем по масти, женился на одногруппнице Оле (Ляле, как она себя называла) Фейгиной и сразу же начал сотрудничать с "Комсомольской правдой". Помню, как-то не было его на занятиях дней десять, а потом в "Комсомолке" появились его три роскошные подачи о том, как он сопровождал новенький трактор, который везли на железнодорожной платформе с завода-изготовителя куда-то в Казахстан. Николай и ехал в этом тракторе, притороченном проволокой к платформе; сидел в кабине, укутавшись в ватник. Боялся отстать от поезда, когда на остановках выскакивал, чтобы купить пирожки. Вскрыл такие нарушения, что многие железнодорожные головы полетели. После окончания факультета мы еще дважды встречались с Андреевым. Первый раз в Душанбе, куда он приехал, уже работая в "Комсомолке". Второй раз в Волгодонске, на "Атоммаше", куда он прибыл от "Литературной газеты".

Меня как-то разыскивала Ляля Фейгина через мое московское начальство, но мне рассказали об этом поздно и довольно невнятно, так и не знаю до сих пор, зачем был ей нужен.

Была еще в группе Леночка (Еленой называть ее язык не поворачивался) Зотова - миниатюрная веселая белокурая, в модной по тем временам мини-юбке-гофре. А вот глаза у нее были взрослой женщины.

Была Елена Дмитриева - справедливая и послушная, немножко зажатая, видать, еще со школьных времен. Потом, уже работая в АПН, говорят, "разжалась" и стала настоящей дивой.

Были две подруги - Лариса Мецлер и Инна Царева. Первая очень быстро перешла на заочное, а вторая доучилась, выйдя замуж на последних курсах.

Помню Ирину Богословскую, Ольгу Никиточкину ...

Почему-то случилось так, что я пересекался не столько с однокурсниками и одногруппниками, сколько со студентами других курсов. Наверное, потому что много времени отдавал научному студенческому обществу (НСО), школе юного журналиста (ШЮЖ), социологическим исследованиям, которые организовывала лаборатория Евгения Павловича Прохорова. Как связался с его лабораторией?

Прохоров читал на первом курсе "Введение в журналистику". Мне сразу же понравились его необычные лекции о массовом сознании, общественном мнении, свободе выбора и т.д. Понравилось его графическое изложение сути лекции: один рисунок - и все ясно. Я люблю конкретику, поэтому манера преподавания Прохорова пришлась по душе. Прочитал не только книги и статьи Евгения Павловича, но и кучу других, все, что нашел. На первом курсе мы сдавали экзамен по "Введению в журналистику". Принимали аспиранты, которые вели семинарские занятия и с которыми у нас уже сложились дружеские отношения. Но мне "повезло": у Прохорова появилось свободное время, и он пришел принять экзамен у нескольких студентов. Я оробел перед светилом, двух слов связать не смог и получил "трояк".

Это мне, льву, поставил "трояк" любимый преподаватель по любимому предмету ?! Так, цель ясна, надо прыгать. Я не прыгнул, а начал карабкаться на эту гору, кровяня колени и срывая ногти: занятия в Ленинке, в закрытом библиотечном фонде на Ленинских горах, ежегодные социологические исследования, курсовые работы, которые потом стали главами дипломной. Ее я и защитил через пять в лаборатории Прохорова на "отлично" и получил приглашение в аспирантуру. А через несколько месяцев, уже в жарком Душанбе, куда попал по распределению, отдал предпочтение живой журналистике, а не науке о ней, отказавшись от московской аспирантуры. Почему ? Для себя я уже покорил эту вершину, мне было неинтересно опять заниматься наукой, когда впереди блистали снеговыми шапками новые вершины. В буквальном и переносном смысле - Памир в Таджикистане и сотрудничество с газетой "Социалистическая индустрия".

Во время работы в поле (есть у социологов такое выражение) рядом с нами, студентами, трудились бок о бок и аспиранты, и молодые преподаватели. У Левина руководителем диплома была Ирина Фомичева (недавно узнал - она уже профессор), у меня - Марина Смирнова (ее мужа, работника какой-то международной организации, отправили в Париж, она уехала вместе с ним на несколько лет, а потом, кажется, опять вернулась в лабораторию).

Участие в социсследованиях приравнивалось к работе в стройотряде, но суть была иной. С утра мы разъезжались на любом попутном транспорте по всей Рязанской области, нагруженные пачками анкет; ходили в селах по избам и задавали хитрые вопросы о газетах, радио, телевидении. Тогда я впервые познакомился с социологией и полюбил эту науку (когда-то даже сам составил коротенькую анкету и проинтервьюировал одногруппников). Кормились чем придется (в селах кафе и столовых нет), но так как явление столичных социологов в село становилось настоящей сенсацией, тут же сбегалась масса народу, принимавшая активное участие в обсуждении, к вечеру обязательно находилось несколько сердобольных старушек, которые и угощали нас простой деревенской едой. Впрочем, были и проколы. В. Левченко закончил работу, попуток не было, автобус приходил из областного центра дважды в день - утром и вечером, никто поесть не звал, вот и вынужден был Витя пойти в сельмаг. В сельмаге начала семидесятых годов ХХ века ничего, кроме водки и варенья из роз, не было. Витя пообедал... Когда мы с Левиным пришли в это село к вечеру, Левченко спал под деревом у остановки автобуса, раскинув руки, лицо обгорело на солнце, а ветер шевелил листками лежащих вокруг анкет. Но поесть он нам оставил. Какая же это гадость - резиновые лепестки роз из тогдашнего варенья !

Вместо того, чтобы начать учебу на втором курсе, мы получили резиновые сапоги и ватники и на автобусах уехали на месяц "на картошку". До журфака я ездил "на свеклу", после журфака - "на хлопок" - таковой была reality. Нас поселили в освободившемся пионерском лагере, возили в город в баню, Володя Гескин выпускал стенгазету "Амбалы", в переводе с греческого - грузчики, а по вечерам были танцы. Шли холодные сентябрьские дожди, ватники не успевали за ночь высыхать, за нарушение "сухого закона" двоих исключили с факультета. В какое героическое время жили, однако...

Кстати, почему-то очень хорошо запомнились преподаватели, читающие лекции о далеком прошлом - Кучборская, Татаринова, Бабаев, а вот кто читал логику ? Или диамат ? Митяеву, пересказывающую историю КПСС, насилу вспомнил. Лет через десять после окончания журфака МГУ я слушал лекции по истории КПСС, но только в московской высшей партийной школе (отдел пропаганды ЦК КПСС решил подковать собкоров "Социндустрии" по-быстрому, в течение месяца). Оказывается, история КПСС - интереснейшая вещь ! Может быть, время уже было другое, может быть, другой была аудитория, может, лекторы, но только разбирая партийные конфликты, промахи и победы вождей, мы получали настоящее удовольствие, катарсис да и только. Вот бы написать историю КПСС сейчас, не ту, приглаженную и придуманную, а настоящую - было бы интересно.

Теперь о ШЮЖе (школе юного журналиста). Пошел я туда из любопытства. Вообще, мне кажется, что любопытство - свойство характера любого журналиста. Нет любопытства - нет журналиста. Помните, даже поговорка была такая: "Журналистика - это удовлетворение собственного любопытства за государственный счет" ? Можно получить диплом журналиста какого угодно престижного вуза, но нелюбопытный человек все равно потом свернет куда-нибудь в искусство, литературу, науку, где для работы любопытство необязательно. Так вот мне стало интересно: а смогу ли я преподавать ? Оказывается: могу, если в журналистике не повезет, пойду учителем в сельскую школу.

ШЮЖ объединяла в то время интересных ребят. Заправлял всем Иосиф Дзялошинский (фото). С утра он выпивал пивную кружку крепчайшего кофе и успевал за день сделать столько, что другой не смог бы и за неделю. Знания у него были универсальные (надеюсь, и остались такими).

Он сумел напечататься в "Правде" - многие об этом даже мечтать не могли. Иосиф взял интервью в каком-то хитром институте Академии наук, разрабатывавшем супертелевизор, где Дзялошинского приняли за родственника ученого секретаря АН, у которого была такая же фамилия, и выложили все секреты. Такой материал правдинский Чертков просто не мог не взять !

Фактурой щуплый и где-то даже тщедушный, Иосиф смог дать сдачу пьяному бугаю, приставшему ночью где-то в столичном спальном микрорайоне. Сил-то у него было немного, но выучил хитрый приемчик - сломал им хулигану мизинец и быстренько ретировался с поля боя.

О прочих его талантах умолчу: не все позволено даже в мемуарах.

Меня и Дзялошинского отправили в Тарту (Эстония) на студенческую научную конференцию. Собрались там ребята с журфаков разных университетов. Что докладывали, уже не помню. Зато не могу забыть, как дома у какого-то эстонца смотрели слайды картин Чюрлениса под его же музыку. Вот ведь удивительная вещь ! В таком симбиозе музыка и живопись воспринимаются совсем по-другому, как изменяются стихи после того, как положены на музыку и становятся песней. Из Тарту мы решили возвращаться в Москву через Таллинн, чтобы посмотреть город, благо все это рядом, а потом пришлось рассказывать сказки в факультетской бухгалтерии о том, что не было билетов из Тарту, что из-за тумана отменили все авиарейсы и т.д.

И. Дзялошинский по натуре прирожденный научный работник. Он и сейчас занимается наукой в Москве, совмещая ее с политикой.

Из нашего курса в ШЮЖе тогда постоянно околачивались:

Татьяна Кройтору. Она приехала на журфак из Молдовы, ушла потом на заочное отделение. Дзялошинский тоже из Молдовы, из Приднестровья. Татьяну я через десяток лет встретил совершенно случайно, уже в перестроечные времена в Днепропетровске - она приехала к нам на какой-то съезд и глаз не сводила с местного лидера перестройки - красавца-художника театра. Внешне она совсем не изменилась, но когда я попытался вместе с ней вспомнить ШЮЖ, оказалось, что она никого не помнит ! НИКОГО ! Ни меня (ну, это в порядке вещей, хотя я почему-то помню, как мне было приказано разбудить ее рано утром еще в общаге на Ломоносовском проспекте, чтобы вовремя попасть на какое-то мероприятие, для чего надо было заткнуть ей, спящей, нос - только так и можно было ее поднять), ни Шепеленко, ни Лапшина, ни Тохтамыша, ни Воеводу.

Вячеслав Лапшин (фото). Слава был из тех людей, которые всегда в курсе всех факультетских новостей. Тихий, застенчивый, москвич без столь частого столичного выпендрежа, он был ходячей, как бы сейчас сказали, базой данных. Как он все узнавал, ума не приложу ! А парень он был компанейский. Как-то мы решили отметить мой день рождения у него дома, благо родители куда-то уехали. Договорились всей компаний встретиться (Слава назвал адрес). С трудом разыскали, сели, хорошо отметили, потанцевали. На следующий день Лапшин рассказал, как до утра вытягивал пылесосом сигаретный пепел из родительской кровати. ...Я все время пишу был, не потому, что все в прошлом, а потому что Славы больше нет - через несколько лет после окончания журфака он утонул. И это притом, что он отлично плавал (говорят, еще до университета даже спас то ли племянника, то ли племянницу одного из наших профессоров), не пил (да и не курил!). Скольких наших уже нет ... Вечная им память !

Александр Шепеленко (фото). Он учился курсом младше. По распределению он попал во Фрунзе, в Киргизию. Я прилетал у нему в гости, когда работал недалеко, в Таджикистане. Он и сейчас там, если верить Интернету.

В школе юных журналистов я рассказывал потенциальным студентам по сути то, чему учили на курсе). Говорили в основном о газетных жанрах. Правда, обкатывал я на школьниках и некоторые свои идеи по теории журналистики, которые потом укладывались в курсовые работы. Помню двух Ирин - Тюрину и Демченко (фамилию второй потом встречал в деловой прессе), Павла Макаренко. Вообще хорошие ребята были.

Любопытство - не единственный мой порок. Есть и другие. Например, любовь к лицедейству. Еще в младших школьных классах выступал на всяких конкурсах, читал стихи и басни, потом на заводе участвовал в КВН, один раз не смог удержаться от этого и на факультете. Помните последний звонок (фото)? Не помните? И слава Богу !

Мы сами писали репризы, подбирали музыку, репетировали. Потом была генеральная репетиция перед курсовыми знатоками, которые наши хохмы дополнили. За фортепиано сидел Евгений Гуров (фото)(мы встретились с ним через несколько лет после окончания МГУ - Женя работал в Сухуми, а мы семьей отдыхали недалеко от Сочи, вот и приплыли на "Комете" в гости. Жара, пальмы, слышно было, как ругаются обезьяны в питомнике. Женя в качестве закуски употребил лавровый листок, сорвав его с первого попавшегося куста. Не жизнь, а сказка ! Потом Гуров переехал работать куда-то в Подмосковье). Геннадий Красников (фото) с гитарой (сейчас он пишет о себе скромно - русский поэт). Ну, а мы уж говорили, пели, плясали и проч. Помню, "Аве, Мария" спели, как "Аве, Марина". Марина Ивановна Алексеева была заведующей учебной частью, и все ее жутко боялись. Преподавателям мы прозвищ не давали, а в своем кругу называли их просто по имени. Если Ясеня Николаевича Засурского называли за глаза Ясенем, то М.И. Алексееву, соответственно, Мариной. Вот и спели мы "Аве, Марина", но на всякий случай на втором плане кто-то всякий раз после "Марина" добавлял заунывным голосом "Ива-а-ановна-а-а"....

Отзвенел звонок, разъехались мы кто куда по распределению, но оказалось, что журфак не только в Москве - это целая страна. В республиканской партийной газете в Душанбе мы оказались вместе с Николаем Кузьминым (фото), в столичной "Вечерке", через дорогу, работала Наталья Алешина. Виктор Меркулов, который тоже вначале попал в наш с Кузьминым "Коммунист Таджикистана", вскорости перебазировался в республиканскую молодежную газету заместителем редактора. А редактором у него был выпускник нашего журфака, только курсом младше, Валерий Счастнев, который до этого тоже немного поработал в "Коммунисте". Валера приехал в Душанбе вместе с Владимиром Платоновым, которого определили в "Коммунист". Промелькнула чета Валентины Молевой и Владимира Луганского: уехали, не задержавшись долго в "Коммунисте", в Горный Бадахшан выпускать русскоязычную полосу в областной газете Хорога. А сколько было в этой газете выпускников журфака МГУ прошлых лет ! Многих уж нет, а те далече... В. Счастнев погиб в автомобильной катастрофе, оставив жену, сына и приемную дочь. В. Платонов уехал на родину в Прибалтику и умер от инфаркта. В. Меркулов пропал во время гражданской войны. Я когда-нибудь специально напишу о нашем журфаковском землячестве в Таджикистане.

После школы я пошел работать на Полтавский завод газоразрядных ламп - сначала электромонтером связи, а потом корреспондентом в только что созданную редакцию заводского радиовещания (уже несколько лет печатался в областных газетах, так что какой-то опыт был). Здесь же, в комитете комсомола, работала Галина Смирнова. Потом я встретил ее на журфаке - поступила тоже на наш курс. Вышла замуж за тихого и скромного (во всяком случае, мне так казалось) нашего сокурсника Мишу и стала Галиной Вороненковой (сейчас она на журфаке профессором).

В Красноярске, куда меня направили после жаркого Таджикистана, я встретил Ольгу Бордун. Как она оказалась на местном телевидении, уже не помню. Оля ничуть не изменилась со студенческих времен, все так же не лезла за словом в карман, любила тортики (а в Красноярске они чудо - торты из черемухи) и долгие беседы. Мы нередко виделись, пока я там работал. Как-то раз она даже встречала Новый год в моей квартире вместе с нашей компанией и моей семьей, а я в это время сидел в битком-набитом Домодедове (зачем-то вызвала московская штаб-квартира) и не мог ни в город уехать, ни улететь, потому что рейс откладывали то на час, то на два часа - и так всю новогоднюю ночь.

Пока мы трудились с О. Бордун в Красноярске, совсем рядом по сибирским меркам (каких-то 1,5 - 2 часа лету на Ту-154 !), на Норильском телевидении творила Виктория Милованова (фото) (студентка, комсомолка (до поступления на журфак работала в комитете комсомола), спортсменка (участвовала в соревнованиях за наш курс: бегала какие-то кроссы) и вообще...). Но мы об этом не знали. А через несколько лет я встретил Милованову уже в донских степях, в Волгодонске, где редактировал газету "Социалистическая индустрия" на "Атомаше": приезжала она в гости к какой-то родственнице.

Правильно говорят, что мир тесен. В маленькой подземной кафешке напротив МИДа году эдак в 1973-м собралась небольшая компания: я, В. Левин, Е. Гуров, И. Дзялошинский и Виктор Абросимов сказал: "А теперь, господа, стихи под капусту по-гурийски". И потекли стихи... При чем тут капуста по-гурийски ? Грешен, люблю я готовить, но не примитивный суп или котлеты, а что-нибудь эдакое - баранью ногу, беф-брезе или лосося по-голландски, например. А потом люблю съесть это все в хорошей компании. Так как в студенческие времена было не до готовки, а цены были такие, что съесть самое вкусное можно было без проблем, и отыскали мы кафешку с капустой по-гурийски (РЕЦЕПТ: головку капусты, заквашенной в свекольном соку, нарезать кусочками со стороной в 5 см, залить сметанообразной пастой - майонезом с измельченными грецкими орехами с чесноком). Вот Витя, вдохновленный таким блюдом, и написал о капусте стихи. На журфаке он женился на нашей однокурснице - Наталье Форес - постоянно курящей девушке с бледным лицом. Пока я ездил по Средней Азии, Сибири, работал на Дону, они, отбыв в Кривом Роге по распределению, переехали в Днепропетровск, где мы и встретились. Витя работал замом ответсека в одной из наших областных газет, Наташа редактировала молодежку, в смутные послеперестроечные времена я даже пытался перетащить ее в свое агентство, но не сложилось. Сейчас они уже дедушка с бабушкой......

Я давно ничего не писал. То изучаешь какие-то аспекты бизнеса по учебникам зарубежных знатоков - явно запретной литературе по меркам 1974 года, то разбираешься в хитрой компьютерной программе к новому лазерному принтеру, то зарабатываешь потенциальные деньги на долгих переговорах с клиентом - жизнь заедает ! А тут позвонил Семен Венцимеров из Нью-Йорка и спрашивает: "Ты меня помнишь, Сергей Николаевич?". И я сразу же вспомнил его, прогуливающегося с детской коляской по Ленгорам. Вспомнил его походку, удивительно прямую спину, как у артиста балета. Вспомнил даже его молодую жену, студентку нашего курса (кажется, Тамару), с которой они тогда занимали комнату в высотке. Семен и подвиг меня на написание этих воспоминаний, за что спасибо ему.

Перечитал я все написанное и понял, что пишу необъективно, односторонне - только хорошее, хотя было и много негатива. Но ведь любимому человеку прощаешь все. А я люблю вас - Евгения Сельская (фото), Александр Андрошин, Татьяна Алехина, Леонид Крохалев, Али Ас-Сенабани, Ольга Боголюбова, Наталья Воливач, Александр Газазян, Людмила Грачева, Сергей Ерофеев, Татьяна Коростикова, Владимир Кривчун, Мария Кузьмина, Андрей Леонидов, Валерий Мастеров, Григорий Медведовский, Ирина Новицкая, Сергей Пархомовский, Петр Паршиков, Юрий Петровский, Виктор Пинегин, Сергей Ромашко, Валерий Семеновский (фото), Раиса Скоркина, Татьяна Суворова, Владимир Федоров, Валерий Хилтунен, Валентин Юров...

Февраль 2009 г., Днепропетровск.

Хотите добавить свой комментарий ?
Хотите прислать свои воспоминания ?
Пишите: sadoshenko@gmail.com